It's so nice to meet you, let's never meet again.
Сижу такая, пытаюсь рисовать эльфа, и тут как упорет, как упорет. Так упорет, что мне захочется прийти в дайр, где многобукоф и меньше свидетелей, чтобы взять и собрать все эмоции в кучу.
Под "Балладу о шторме" авторства Том Мириам ударило в голову рядом прекрасных визуальных образов, о том как красивая чешуехвостая нага случайно наткнулась на попавшее в беду судно.
Настигло корабль в океане ненастье,
Две ночи никто из команды не спит.
И Бога, и черта клянут за несчастье,
А судно кренится и мачта скрипит.
И мачта скрипит и трещит, как лучина,
И море кончину лихую сулит.
То боль, то тоска, то бессильная ярость,
То страх или боль наполняют часы.
А волны бегут, презирая усталость,
И мчатся созвездья, как гончие псы.
А дальше, вместо того чтобы соблазнять "моряка" служить дьяволу, "русалка" наблюдает за тем как несчастные лэндвалкеры тщетно барахтаются в обломках, чтобы рано или поздно, наконец, встретить смерть в пучинах беспощядного бескрайнего океана. Среди них же была и она - эльфийка, юная, на вид совсем малек. Она, конечно, тоже отчаянно сучила лапками со старанием попавшей в молоко мышки, только вот вода - не молоко, и в конце-концов силы ее покинули, а хрупкий силуэт поглотили волны.
В мрачных штормовых водах ее перламутровая грива сияет ярче, чем жемчуг, отражающий свет луны в самые ясные ночи. Медленно гаснущие глаза - звезды, потерявшиеся в глубине бесконечно-черного небосвода. "Когда-то ты тоже была такой: взгляд, отливающий серебром, волосы косой, нежная кожа, ноги" - ностальгия порождает эмпатию, сожаление о собственных утратах заставляет пошевелиться прежде, чем станет слишком поздно. И тогда, когда мысль "вот так я умру" становится чем-то, на что спокойно смотришь со стороны, эльфийка успевает заметить тень, промелькнувшую в воде. Сознание покидает ее еще до того, как она успевает подумать, какой твари из пучин достанется на ужин ее тело.
Тишина... Покой... Забвение... И вдруг - все окрашивается в красный. Солнце пробивается сквозь веки, заставляя невольно щуриться и прикрывать рукой глаза. Как это она умудрилась так неудачно заснуть прямо на палубе? Должно быть, когда она наконец очнется, на коже не останется и места, не обожженого солнцем. Ерунда, об этом она позаботится как-нибудь потом. "Еще пять минуточек..." - ребячески думает Дэс, а затем в лицо прилетают холодные, соленые брызги. Нет, ну вот это уже наглость. Эльфийка резко открывает глаза, и так же резко поднимается на месте. Кто из них больше испугался - нага, отпрянувшая от бешеной девчонки, или сама девчонка, внезапно осознавшая вчера - а точно ли "вчера"? - тот еще вопрос.
- Привет, - калдорай говорит первое, что приходит на ум.
Нага не отвечает, только любопытсвенно склоняет увенчанную гребнями голову к плечу.
- А, ты не понимаешь, - заключает Дэс, оглядываясь по сторонам.
Грот в прибрежных скалах, намертво отрезанный от берега расстоянием и опасными рифами, похоже, станет ее тюрьмой покуда эта хвостатая зараза не наиграется со своей едой вдоволь - так, по крайней мере, думала калдорай, прежде чем стало очевидно, что есть ее никто не собирается.
Под "Балладу о шторме" авторства Том Мириам ударило в голову рядом прекрасных визуальных образов, о том как красивая чешуехвостая нага случайно наткнулась на попавшее в беду судно.
Настигло корабль в океане ненастье,
Две ночи никто из команды не спит.
И Бога, и черта клянут за несчастье,
А судно кренится и мачта скрипит.
И мачта скрипит и трещит, как лучина,
И море кончину лихую сулит.
То боль, то тоска, то бессильная ярость,
То страх или боль наполняют часы.
А волны бегут, презирая усталость,
И мчатся созвездья, как гончие псы.
А дальше, вместо того чтобы соблазнять "моряка" служить дьяволу, "русалка" наблюдает за тем как несчастные лэндвалкеры тщетно барахтаются в обломках, чтобы рано или поздно, наконец, встретить смерть в пучинах беспощядного бескрайнего океана. Среди них же была и она - эльфийка, юная, на вид совсем малек. Она, конечно, тоже отчаянно сучила лапками со старанием попавшей в молоко мышки, только вот вода - не молоко, и в конце-концов силы ее покинули, а хрупкий силуэт поглотили волны.
В мрачных штормовых водах ее перламутровая грива сияет ярче, чем жемчуг, отражающий свет луны в самые ясные ночи. Медленно гаснущие глаза - звезды, потерявшиеся в глубине бесконечно-черного небосвода. "Когда-то ты тоже была такой: взгляд, отливающий серебром, волосы косой, нежная кожа, ноги" - ностальгия порождает эмпатию, сожаление о собственных утратах заставляет пошевелиться прежде, чем станет слишком поздно. И тогда, когда мысль "вот так я умру" становится чем-то, на что спокойно смотришь со стороны, эльфийка успевает заметить тень, промелькнувшую в воде. Сознание покидает ее еще до того, как она успевает подумать, какой твари из пучин достанется на ужин ее тело.
Тишина... Покой... Забвение... И вдруг - все окрашивается в красный. Солнце пробивается сквозь веки, заставляя невольно щуриться и прикрывать рукой глаза. Как это она умудрилась так неудачно заснуть прямо на палубе? Должно быть, когда она наконец очнется, на коже не останется и места, не обожженого солнцем. Ерунда, об этом она позаботится как-нибудь потом. "Еще пять минуточек..." - ребячески думает Дэс, а затем в лицо прилетают холодные, соленые брызги. Нет, ну вот это уже наглость. Эльфийка резко открывает глаза, и так же резко поднимается на месте. Кто из них больше испугался - нага, отпрянувшая от бешеной девчонки, или сама девчонка, внезапно осознавшая вчера - а точно ли "вчера"? - тот еще вопрос.
- Привет, - калдорай говорит первое, что приходит на ум.
Нага не отвечает, только любопытсвенно склоняет увенчанную гребнями голову к плечу.
- А, ты не понимаешь, - заключает Дэс, оглядываясь по сторонам.
Грот в прибрежных скалах, намертво отрезанный от берега расстоянием и опасными рифами, похоже, станет ее тюрьмой покуда эта хвостатая зараза не наиграется со своей едой вдоволь - так, по крайней мере, думала калдорай, прежде чем стало очевидно, что есть ее никто не собирается.